К сожалению, в течение нескольких последних лет публичные выступления и публикации некогда известного миссионера Русской Православной Церкви протодиакона Андрея Кураева приобретают все более скандальный и одиозно антицерковный характер, что придает их автору растущую популярность в весьма специфическом кругу профессиональных борцов с православием. Отец Андрей не скрывает уже тенденциозности публикуемых им и перепечатываемых желтой прессой материалов, что ярко иллюстрирует его недавняя статья, с издевкой озаглавленная «В защиту чести и достоинства Патриаршего сана» [1].
Уже с первых ее строк заштатный московский протодиакон прямо обвиняет Патриарха Церкви, клириком которой является: «Или Патриарх не знает истории своей Церкви и страны, или он способен к прямолинейному рекламному лжесвидетельству». Все дальнейшее нагромождение «аргументов» приводится с целью подтверждения данного постыдного и выраженного подчеркнуто оскорбительно тезиса. Перечень собранных о. Кураевым «неблаговидных» примеров из церковной истории завершается весьма любопытным признанием: «Эти цитаты вовсе не результат моего получасового поиска по гуглу. Многие годы они копились в моей памяти и в моем компьютере…». То есть сам же протодиакон признает, что годами систематически готовился к предъявлению обвинений в адрес не просто лично Святейшего Патриарха, но Церкви Христовой как таковой.
Вот те слова Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, которые о. Кураев избрал в качестве повода для своего прокурорского выступления в адрес Православной церкви: «Православие никогда не подстрекало свой народ, не подталкивало его к тому, чтобы он лишал свободы вероисповедания другие народы. И этот опыт веротерпимости был положен в основу формирования многонационального государства. Православная церковь никогда не притесняла иноверцев» [2]. Оппонируя Его Святейшеству, протодиакон А. Кураев приводит, как ему кажется, «железные» доказательства притеснений иноверцев со стороны Церкви и вдохновляемого ею православного государства. Жаль, что о. протодиакон, очевидно, не прислушался к мудрому народному совету и не осенил себя крестным знамением прежде, чем публиковать то, что показалось ему столь убедительным.
Дело в том, что приведенные о. Андреем примеры не могут служить опровержением озвученного выше патриаршего тезиса. Совершенно очевидно, что Патриарх Кирилл говорил не об отдельных эксцессах, имевших место с обеих сторон, а о сформированном Русской Православной Церковью принципе отношения к иноверцам, благодаря которому последние в составе православной Российской империи чувствовали себя полноправными членами общества и полноценными гражданами единого государства, имели полноту возможностей реализовать свой культурный, творческий, экономический потенциал. Это во многом способствовало построению многонациональной империи, не отказывавшейся от своей православной идентичности и целеполагания и, вместе с тем, сохранившей и приумножившей культуру и особенности иноверных регионов Кавказа, Средней Азии, Забайкалья и т. д. То, что именно об этом говорил Патриарх, становится абсолютно ясным в контексте всего его выступления [3], ставшего объектом несправедливой критики и передергивания со стороны протодиакона А. Кураева. Однако не все так просто и с примерами, которые, по мысли о. Кураева, должны были стать компроматом в отношении Русской Православной Церкви.
Начнем хотя бы с того, что свидетельства из римской и византийской практики неуместны в качестве «опровержения» говорившегося Святейшим Патриархом Кириллом о позиции Российской империи и Русской Церкви. Кроме того, сами эти примеры нечестны, они рассчитаны на неискушенного в истории Церкви читателя, не владеющего контекстом исторической ситуации в каждом конкретном случае. Возьмем лишь первый пример — изменившуюся позицию блаженного Августина. Вначале он считал, что против еретиков нужно действовать только посредством убеждений и увещаний, однако на соборе старейшие и опытнейшие епископы убедили его примером успешной борьбы с расколом посредством императорских законов. Небольшой комментарий: блаженный Августин вел полемику с расколом донатистов, которые отличались крайним фанатизмом, оскверняли православные храмы и святыни, уничтожали их, вели себя разбойнически, избивали и даже убивали клириков и верующих Кафолической Церкви. Многих людей они держали в своем составе благодаря внушаемому их действиями животному страху. В преодолении этого беззакония отцы Африканской Церкви той эпохи не сомневались прибегать к помощи закона и императорской власти, что отражено в канонах Карфагенских соборов. Возникают логичные вопросы к о. А. Кураеву: какое отношение фанатичная секта донатистов и борьба с ней имеют к иноверцам, к ситуации с веротерпимость в Российской империи, к ущемлению свободы каких-либо народов православием, к позиции Русской Православной Церкви?
И это лишь один из вырванных из исторического и смыслового контекста примеров, нечистоплотно используемых о. Андреем Кураевым. Та же проблема и со многими свидетельствами из русской церковной и государственной истории. Так, о. протодиакон обрушивается на святителя Филарета (Дроздова) в связи с тем, что тот в слове на панихиде по крестьянам, убитым в ходе бунта в селе Бездна, заявил о праве государства на телесное наказание и о неосуждении христианством подобной меры. Но тут святитель Филарет действует в полном созвучии с Новым Заветом, а именно со словами святого апостола Павла: «Если же делаешь зло, бойся, ибо он (начальник) не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13,3). Какое наказание осуществляется с помощью меча, думается, пояснять не надо. Но вопрос здесь, опять же, не столько в этом, сколько в том, какое отношение приведенные слова святителя имеют к вопросу о положении иноверцев в России.
И какой же подлинно извращенной логикой и невероятной злобой к Русской Церкви и России необходимо обладать, чтобы из слов личного дневника святого праведного Иоанна Кронштадтского о необходимости христианской любви, жалости и сочувствия к ослепленным ненавистью представителям окраинных народностей, проявлявшим вражду против российского государства в смутные предреволюционные времена, сделать вывод о публичном (к читателю) призыве: «с врагами отечества сами понимаете, как оно надо поступать»?
Конечно, есть в списке протодиакона А. Кураева и реальные случаи отдельных проявлений религиозной нетерпимости. Однако, как было сказано выше, такие случаи были, во-первых, обоюдными, во-вторых, возводимые в абсолют, они совершенно искажают картину существовавшего благодаря влиянию Русской Церкви подлинного, системного отношения православной России к иноверным народам. Подход этот заключался именно в том, о чем говорил Патриарх Кирилл в своем выступлении на I Калининградском форуме Всемирного русского народного собора: «И то, что Россия — это великое многонациональное государство, во многом определялось нравственными, духовными установками православия, которое категорически препятствовало подавлению свобод всех тех, кто исповедовал другую веру. Православие всегда стояло на защите своего народа от различного рода внешней духовной агрессии, будь то тевтонские рыцари или какая-то более тонкая пропаганда иных взглядов, религиозных в том числе. Православие стояло на защите от так называемого прозелитизма, но никогда не подстрекало свой народ, не подталкивало его к тому, чтобы он лишал свободы вероисповедания другие народы. И этот опыт веротерпимости был положен в основу формирования многонационального государства». Я специально привел цитату из патриаршего выступления в полном контексте. Из этого контекста становится понятным, что Патриарх Кирилл вовсе не говорил о такой «розовой», толерантной в современном западном смысле слова позиции православия, опровергать которую, подобно атаке на ветряную мельницу, бросается протодиакон А. Кураев. Русская Православная Церковь жестко и непримиримо противостояла попыткам духовной агрессии, защищала Россию, ее сердце, ее православную духовность, ее христианскую систему жизненных координат, без которых Россия не была бы Россией. Не отказывалась она никогда и от миссии, завещанной Спасителем мира — идти и научить все народы. Поэтому ее храмы и духовные центры возникали в самых дальних уголках великой империи, в том числе иноверных.
Вместе с тем, наша Церковь никогда не ставила ни перед собою, ни перед государством задачи насильственного насаждения христианства среди мусульман, буддистов или представителей иных вер, воспитала и у власти, и у русского народа присущий национальному характеру дух терпимости, добрососедства, сострадания и уважения к соотечественникам-иноверцам. Те, в свою очередь, прониклись взаимным уважением, осознанием общих задач и общей миссии перед лицом внешних угроз, приняв православную Россию в качестве своего Отечества, отстаивающего, в том числе, и их самобытность, нравственные ценности, культуру и традиции. Благодаря отношению Русской Православной Церкви иноверцы в России не были поражены в правах ни в экономической, ни в культурно-бытовой сферах.
Существует огромное количество примеров целенаправленной политики Российской империи в этом русле — именно целенаправленной политики, а не каких-то эпизодов и чьих-то мнений. Здесь, прежде всего, следует вспомнить всероссийский исламский духовный центр в Уфе — Уфимское духовное магометанского закона собрание, созданное в 1788 году указом императрицы Екатерины II. Духовное управление в Уфе стало не только центром поддерживаемой государством подготовки исламского духовенства, что само по себе представляет огромную важность, но получило функции духовного суда для мусульман империи, который руководствовался, среди прочего, нормами шариата в тех случаях, когда последние не входили в противоречие с российскими законами. Мусульманский уклад жизни, общественное устройство, нормы шариата были в неприкосновенности сохранены для мусульманского населения Средней Азии — Хивинского ханства и Бухарского эмирата. Учитывая современную ситуацию, не лишним будет процитировать Манифест той же Екатерины Великой о присоединении бывшего Крымского ханства к России. В нем православная императрица обещала всем новым подданным-мусульманам «охранять и защищать их лица, храмы и природную веру, коей свободное отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно». Не забывали наши государи и о мусульманах-шиитах, вошедших в состав империи после присоединения Закавказья. Император Александр Благословенный указом от 30 июня 1805 года постановил сохранять в неприкосновенности права шиитов на соблюдения обрядов своей религии под руководством мулл, каждому из которых устанавливалось государственное жалование.
Исламские воинские соединения представляют собою особую страницу в истории российской императорской армии. Первые из них были сформированы еще в 1784 году, сразу же по присоединении Крыма, из крымских татар, что так не любят вспоминать современные либерально-западнические фальсификаторы истории. И несли они службу, что также весьма показательно, по охране западных границ России. В начале XIX века создаются уже четыре конных татарских полка, один из которых — Перекопский — под руководством Ахмет-бея Хункаровича покрыл себя неувядаемой славой, геройски защищая единое русское Отечество в войну 1812 года. Крымско-татарский исламский эскадрон защищал русский Крым во время Крымской войны. Шесть исламских дивизионов бок о бок с русскими солдатами освобождали Болгарию от Османского ига в войну 1877–1878 годов. Полк дагестанских мусульман сражался за Россию в русско-японскую войну. Общеизвестен тот факт, что самая элитная и приближенная к императору воинская часть, собственный Его Императорского Величества конвой, со второй половины XIX века состоял во многом из кавказских горцев — мусульман, из них же комплектовалась легендарная «Дикая» дивизия (на 90% добровольческая), пользовавшаяся особым расположением русских монархов. Наконец, знаменитый внук последнего правителя Нахичеванского ханства, ревностный мусульманин Хан Гуссейн Нахичеванский, генерал-адъютант, возглавлявший русскую гвардейскую кавалерию в первую мировую войну, в дни общего предательства и измены остался одним из немногих генералов, до конца сохранивших верность присяге и царю-страстотерпцу Николаю II.
Живущим до сих пор явственным свидетельством положения мусульман в дореволюционной России является соборная мечеть Санкт-Петербурга, которую справедливо считают одним из наиболее узнаваемых архитектурных ориентиров столицы империи. Показательно, что мечеть была торжественно открыта в рамках торжеств, посвященных 300-летию царствовавшего Дома Романовых, что наглядно говорит об уважении к иноверцам со стороны высшего руководства православной России.
И такое уважительное, толерантное отношение было характерным не только по отношению к мусульманам. Даже маленькая этно-религиозная группа караимов бережно оберегалась российским государством, а уважение к ней подчеркивалось неоднократным посещением государями караимских кенасс. Не следует забыть и об истории отношений российского государства с буддизмом. В 1741 г. повелением императрицы Елизаветы Петровны буддизм получил в России официальное признание, было узаконено 11 дацанов и 150 лам при них. А в 1764 году уже Екатерина Великая создала институт верховным лам бурят Забайкалья. Обе императрицы до сих пор почитаются российскими буддистами. Показательно, что даже сайт Буддийской традиционной сангхи России гораздо объективнее оценивает отношение православия, православной России и ее государей к иноверию, чем как бы православный протодиакон: «Примечательно, что, будучи искренне православными верующими людьми (и вероятно, именно поэтому), обе государыни не только были лишены малейших признаков религиозной нетерпимости, но, напротив, всячески старались поддержать и укрепить традиционные для России религии» [4]. Ну и, конечно же, нельзя не вспомнить, что первый в Европе буддийский храм был возведен в Санкт-Петербурге по соизволению св. императора Николая II.
Данный небольшой перечень фактов разрушает еще одну ложь отца Андрея Кураева, воздвигнутую им в рамках войны, объявленной Русской Православной Церкви. Это порождает естественный вопрос: понимает ли бывший профессор Московской духовной академии, против Кого он ведет свою личную войну?
Источник: «Интерфакс-Религия».